top of page
Мои статьи: Blog2
Поиск

Замещающий ребенок на примере к/ф "Семейная тайна"

  • Фото автора: Екатерина Скуйбида
    Екатерина Скуйбида
  • 25 июл. 2019 г.
  • 9 мин. чтения

Главный герой - Франсуа, ребенок-заместитель погибшего в Освенциме

первенца семьи Гримберт. Мальчик рожден в послевоенное время во Франции

и, казалось бы, ничего не омрачает жизнь их благополучной семьи, только

вытесненное прошлое не дает забыть о массовых и личных трагедиях времен

второй мировой войны, геноцида. Максим и Таня (родители Франсуа) - молодая

красивая французская пара с еврейскими корнями, которые тщетно пытаются

забыть, спрятать любое воспоминание о своем происхождении, добавляя

французское окончание к фамилии, меняя Гримбер на Гримбер“Т”. Но,

поменять букву проще, чем забыть невозможную к проживанию трагичную

историю их семьи и огромное чувство вины. Незаконченный траур

продолжается в бессознательном семьи и постоянно дает о себе знать в жизни

каждого персонажа.


В фильме показана бессознательная передача клубка из трех семейных

тайн: 1) трагическая гибель брата Франсуа - Симона в Освенциме; 2) тайна

инцеста родителей Франсуа (мать Франсуа до войны была замужем за братом

первой жены отца. Они сошлись после гибели обоих своих партнеров и завели

Франсуа. Их платонические отношения начались еще до войны); 3) тайна

происхождения - семья держит в секрете свои еврейские корни.


Сюжетная линия берет начало в предвоенной Франции. Максим,

нарциссичный, успешный, уверенный в себе красивый и спортивный, женится

на влюбленной в него Ханне. Оба французы еврейского происхождения. Ханна

очень привязана к своей семье и корням, в отличие от Максима, который

пытается избавиться от напоминания о своем происхождении, пытаясь всячески

слиться с французами. Как скажет потом Франсуа,- “занимаясь спортом отец

надеялся заставить всех забыть о своем еврейском происхождении”. Это важная

линия прослеживается через весь фильм: отрицание Максимом своего

еврейского происхождения. В главах ранее мы исследовали подобные

отрицания объективных важных составляющих личности и своего рода, тайны,

которые захоронены в склепах бессознательного семьи и влияние, оказываемое

такими секретами. Второй важный момент, заметный уже на свадьбе - Максим

женится на одной женщине, но увлекается другой: знакомясь с женой брата

Ханны, Таней, не менее нарциссичной, чем Максим, будто “заболевает” ею.

Свидетелем этого “секрета” становится подруга семьи Гримберт, Луиза, линия

которой также очень интересна и будет рассмотрена ниже, т.к. именно

благодаря этому секрету, вместе с Максимом, она будто разделила с ним его

вину за все, что произойдет дальше как следствие его страсти. Вернемся к Тане

и Максиму: они очень подходят друг другу - оба красивые уверенные в себе

спортсмены, которые еще более нарциссично смотрятся на фоне своих

супругов: Ханна и ее брат складывают впечатление слабых, неуверенных в себе,

меланхоличных персон. Далее по фильму будет развиваться болезненная

увлеченность Максима Таней, несмотря на декларирование любви и верности

Ханне. И, его огромное чувство вины за свою страсть и вранье, которое Максим

игнорирует также, как и свои чувства преданности к своему роду, еврейскому

происхождению. Но, сначала Ханна ничего не подозревает, и режиссер нас

ведет двумя параллельными сюжетными линиями: жизнь этой семьи, где в

скором времени рождается прекрасный малыш Симон; и происходящие

политические изменения в Европе - движение Гитлера во Францию, которое с

каждым кадром принимает все более опасный оборот для французских евреев.

Малыш растет, видно насколько Максим вкладывает в него всю душу, ребенок

очень похож на него - такой же сильный и смелый, и все в этой семье ладно,

Ханна - счастливая мама, счастливая жена, Максим - увлеченный папа и

нежный супруг, ребенок - здоров, весел. Все говорит о согласии и желанности

каждого члена в этой семье. До момента, когда Ханна замечает как Максим

уделяет внимание Тане. Тучи сгущаются, в городе ограничивают перемещения

евреев, постепенно начинается травля. Параллельно по двум линиям - и

социальной и семейной - наблюдается раскол в семье: Максим против, чтобы

его семья называла себя еврейской и боролась за свои права во Франции

(носили желтые кресты - признак еврей-не еврей) - пытается максимально

офранцузиться, тогда как родители Ханны перетягивают ее на свою сторону,

оскорбляя Максима в измене против его веры, культуры и семьи. Одновременно

с этим - становится еще более ощутима измена Максима Ханне, хотя доказать

ее невозможно - все происходит на уровне платонической страсти и его

увлеченности Таней, но Ханна чувствует себя отверженной. Спираль

закручивается сильнее - Максим и брат Ханны, муж Тани, уезжают на военные

сборы. Брат Ханны очень скоро попадает в плен и умирает от туберкулеза,

будто освобождая Таню. Максим же - шлет фотографии себя-бравого солдата и

возвращается, чтобы, вместе с отцом отправиться на поиски безопасного места

и перевезти за собой семью. Все готово к переезду, но накануне, Ханна

получает письмо от Максима о том, что Таня уже приехала в безопасное место -

она уже рядом с Максимом. Ханна полностью опустошена, разочарована - ее

место занято, любовь более не может связать деструктивные импульсы и она

уничтожает себя и своего сына. Сцена с документами, на мой взгляд, очень ярко

показывает разницу между здоровым и патологичным восприятием трех

женщин - евреек, которые могут выехать из уже очень опасного пространства с

новыми французскими паспортами: Луиза и сестра Максима - обе в сердцах

рвут еврейские паспорта со словами “с меня хватит, мы достаточно

настрадались”. Ханна же - оставляет еврейский паспорт. Она попыталась

остаться умирать, рационализировав свой отказ ехать заботой о родителях и

брате. Здесь интересный момент конфликта здорового малыша Симона,

желающего жить и “ехать к папе”, и уже уничтожающей себя Ханны, которая

пытается остаться сама и оставить ребенка на верную гибель. Также, интересен

момент идентификации мальчика с отцом - мальчик кричит на мать, повторяя

строгие слова отца “не курить в спортивном зале”, что еще больше накручивает

Ханну и теперь, она ненавидит его - как продолжение предателя. В этих

трагичных моментах, когда Ханна идет на самоубийство и убийство своего

ребенка, мы можем видеть работу психических механизмов расщипления и

отрицания, которые задействованы меланхоликом для того, чтобы

фрагментированное Я, о котором мы говорили выше, могло вступить в схватку

с самим собой и уничтожить объект внутри. Мальчик более не ее сын, которого

она любит и которого надо срочно вывозить в безопасное место, но - это он -

Максим, который оставил ее. И в момент встречи с фашистами, она идет на

очевидное самоубийство - дает им свой еврейский паспорт и, забирает с собой

сына - сдает его фашистам, говоря “а это мой сын”, тогда как объективно могла

промолчать и мальчик остался бы в живых. Утрата своего идеального

супружеского счастья стала невыносимым нарциссическим ударом для Ханны,

которая, будучи неспособной отгоревать свою неудачу в объектных отношениях

- направила свою ненависть на себя и ребенка - копии папы, будто уничтожая

его (как меланхолик, убивая себя, на самом деле она расправляется с

инкорпорированным объектом, - уничтожая Максима в себе, так и уничтожая

его в таком похожем на него и таком любимом им ребенке). “Это мой сын”,

воскликнет она, будто подразумевая - что хочу с ним, то и делаю - так не

доставайся же ты никому, как описывает Ракамье симбиотическую связь с

объектом - он или “мой” или мертвый.


Также интересны две параллельных линии персонажей - сильных Тани и

Максима и слабых сиблингов Ханны и ее брата. Первые - выживают и борются,

вторые, изначально меланхоличные, инфантильно привязанные к своей первой

семье, в условиях войны, когда во многом действуют законы выживания и

естественный отбор, не в состоянии это выдержать. В меланхоличных Ханне и

ее брате влечения к смерти преобладают, либидо не в силах связать танатос: оба

персонажа отправляются на встречу смерти. Особенно заметно режиссером

показан их отказ от жизни на контрасте с Таней и Максимом: эти двое, имеют

намного больше сил к выживанию - Таня приезжает сразу в безопасное место,

учуяв беду, также как и Максим. Они оба продолжают жить и осваиваются в

новом послевоенном мире.


Важный момент после трагичной сцены с фашистами - приезд двух

женщин семьи в безопасное место и собственно начало формирования семейной

тайны. Луиза, как и сестра Максима, обе были свидетельницами сцены с

Ханной и фашистами, но предпочли промолчать о намеренном самоубийстве и

убийстве Ханны. Т.к. Луиза и ранее была более вовлечена в секрет с Максимом

(разделяя молчаливо его страсть к Тане и неся свое бремя вины, оставаясь

подругой Ханны), формирует версию о случайности еврейских паспортов в

сумочке Ханны: тем самым еще больше закручивая бессознательную вину

Максима, который не мог не ощущать себя в ответе за поступок жены, но,

обладая версией “случайности”, мог не признавать свою вину и не брать

ответственность. Как и тогда на свадьбе, когда Луиза становится соучастницей

Максима, так и теперь - Луиза берет на себя часть вины за поступок Ханны

защищая ее память, замалчивая о ее преступлении. Она является держателем

секрета. Она же его и раскрывает Франсуа, выпуская на волю призраков его

бессознательного. После приезда в безопасное место интересен момент, когда

впервые происходит явное проявление бессознательной передачи травмы:

Луиза, неся свой груз ответственности, являясь держателем тайны,

идентифицировавшись с семьей настолько, чтобы первой узнать, что случилось

с Ханной и Симоном - за ужином начинает кашлять удушающим кашлем,

будто задыхаясь, как задыхались пленники газовых камер, через одну из

которых, как много лет спустя узнает Франсуа, были пропущены Ханна и

Симон. Такой же удушающий кашель настигнет Франсуа, когда он найдет

игрушку Симона - это бессознательное знание о трагедии, случившейся в семье,

передается тем, кто идентифицирован с погибшими: Луиза, жалея Ханну и не

говоря ей правду о страсти Максима к Тане, но одновременно и участвуя в этом

секрете - разделяя вину с Максимом, также и формируя версию о безвинности

Ханны - разделяет ответственность с ней, идентифицируется и “не зная, знает”,

что с ней произошло - ее тело знает и душит ее кашлем, как в газовой камере.

Отец тоже до какой-то степени узнает (в топическом осмыслении, можно

отметить это как знание, просочившееся в Предсознательное) - столкнувшись со

смертью любимой собаки, уже в конце жизни, он наконец, пусть не осознавая

до конца к кому относится это горе, но все же признает свое горе и его слова

покажут бессознательное знание о страшной трагедии, которым он располагал

все эти годы, но прятал его от себя: (слова про гибель собаки) - “он умер не

сразу. Ему пришлось страдать. И все это по моей вине”.


Вернемся к повествованию истории и перейдем к анализу самого

комплекса ребенка-заместителя Франсуа: после приезда, семья живет в

безопасности и Максим постепенно сходится с Таней. После войны они

возвращаются в старый дом, где “все декорации помнят первого любимого сына

этой семьи” и у них появляется сын Франсуа. Еще новорожденным он уже

разочаровал своего отца, ожидавшего того любимого крепкого первенца

Симона - сына Ханны. И далее, вся жизнь Франсуа, пройдет “в тени брата-

призрака”. Как потом он скажет, - “все знали Симона. Его все любили и не

говорили мне. Они вычеркнули его как из списка мертвых, так и живых. Его

имя нельзя было прочесть ни на одном памятнике. Его не произносил никто..”.


На мой взгляд, Франсуа был желанным для матери, но нежеланным для

отца. В самом начале фильма, режиссер показывает кадры отражения

худенького, сомневающегося в каждом своем движении мальчика в очень

мутном грязном отражении в зеркале - будто символически передавая основной

фон большей части его детства. Он так и не мог никак разобрать “что он такое”,

“имеет ли он право”? Что за место может быть его местом в семье - ведь место

ребенка в семье было уже занято, и удерживалось бессознательным отца, и

Франсуа никак не мог даже сравниться с его обладателем. Любые успехи

Франсуа отцом игнорировались, т.к. они не могли ни вернуть Симона, ни на

каплю уменьшить бессознательное чувство вины, мучавшее отца всю жизнь.

Максим спросит у своего отца после войны “ты никогда не чувствовал себя

виновным..?”, в этой сцене очень заметно его бремя вины, которое он несет:

бремя запретной страсти, бремя вины отрицания корней, бремя ответственности

за гибель сына, за отсутствие любви к своему второму сыну и его жестокое

использование - требование, чтобы Франсуа заменил Симона. Множество сцен

фильма передают сложность взаимотношений отца и сына: сцена разочарования

и злости в реакции отца на теннисном корте, когда мать в жаркий день забирает

Франсуа с пляжа, говоря “я забираю его, он замерз” (Андре Грин, описывая

извечную затребованность таких субъектов “Белой Дамой”, пустотой,

царствующей в психическом таких субъектов, говорит о том, что они постоянно

мерзнут, даже в жару - им всегда холодно, также как рядом с отсутствующим

родителем в их детстве), сцена в спортивном зале, где в очередной раз отец

разочаровывается во Франсуа, на семейном обеде, где успехи в

интеллектуальных уроках, хорошо дающихся Франсуа, отца не интересуют, а

обсуждаются лишь неуспехи в спорте - такими несоответствиями, Франсуа

лишний раз напоминает своему отцу о произошедшей не оплаканной трагедии.

Сцена обеда втроем, где мальчик, сконструировав, спасающий его от

психотического распада, бред, подает тарелку выдуманного брата маме, и отец с

гневом обрушивается на него, настаивая на объективной реальности, отрицая

бессознательное семьи, в котором, конечно, Симон незримо присутствует - он,

как призрак, с ними обедает, плавает в бассейне, занимается в спортзале отца.

Франсуа, как и многие меланхолики, вынужден был жить в изоляции (семья

была едина в своем секрете, полностью исключая мальчика из крепко

объединяющей всех их связи), и, по причине такой изоляции - много жить в

своем фантазийном мире, спасаться бредом. Он придумал себе брата-призрака,

превосходившего его “во всем”, как скажет Франсуа, но я добавлю - не во всем,

а во всем, важном для отца - силе, уверенности, смелости - чертам, присущим

его первенцу Симону. Брат сопровождал его везде. Особенно прослеживается

связь между сценами отцовского разочарования и проявлениями галлюцинаций,

как реакцией Франсуа на агрессию отца, его разочарование. Он сконструировал

этот бред как способ справиться с невозможностью разместить собственную

субъектность, найти ей место в Бессознательном семьи. Бред - то место, куда

Франсуа поместил непонятые им, скомканные чувства из гнева, боли, вины

выжившего и ревности, пропитанных жуткими несимволизированными

первичными эмоциями, получаемыми Франсуа от членов семьи - они

беспрестанно с момента его зачатия транслировали ему всю информацию о его

предыстории и его “семейную лояльность”. Только дав призракам “имена”, он

смог отказаться от них в психическом: бред больше был не нужен, Франсуа

теперь мог осознать пусть трагичную, но свою историю, связать и проработать

травмы, организованные вокруг непосильного к переживанию горя членами его

семьи. То, что он знал всегда, но не осознавал и не мог соотнести с реальными

именами и событиями, стало связанным, обрело смысл. Показан путь

сублимации Франсуа - мальчик вырос и стал детским психологом, чтобы теперь

помогать другим детям прорабатывать их травмы. Я предположу, что ситуация

Франсуа более благоприятна, чем рассмотренные выше истории детей-

заместителей, т.к. его мать хотела этого ребенка и ждала его как “ребенка

желания”. На мой взгляд, именно эти объектные отношения для Франсуа - та

безопасная подушка, то бесконфликтное ядро Я, на которое он смог опереться в

подходящий момент, чтобы спрыгнуть с психотической дорожки, по которой

шло формирование его субъектности. До самого момента, пока бессознательное

знание Франсуа не вырвалось наружу с чрезмерной для него силой (сцена

агрессивного нападения на одноклассника после просмотра сцен Холокоста),

благодаря наложению ряда обстоятельств: усилению либидо во время

пубертата, активации двойного посыла его семьи - “помнить, что надо забыть,

что мы евреи. Обязательно помни об этом!” после его знакомства с

понравившейся ему девочкой-еврейкой и реакцией родителей на ее

происхождение - прорвавшееся “жуткое”, когда смешивается такое близкое, но

так старательно вытесняемое из сознательной жизни семьи, что невозможно не

заметить, страха, отрицания фактов, но одновременно бессознательная

трансляция ценности принадлежности к своим корням, и памяти о трагедиях и

невосполнимых утратах, гнев на тиранов, совершивших вандализм, который

невозможно ни забыть ни помнить.


 
 
 

Comments


Commenting on this post isn't available anymore. Contact the site owner for more info.
bottom of page