“Это как туника Несса, которая прилипает к телу того, кто накапливает тревогу предков”. (Шутценбергер)
В психоанализе общий смысл проективной идентификации заключается в отбрасывании вовне “плохого” - того, что субъект не желает иметь внутри себя. Разберем для начала термин проективной идентификации, его истоки и основы. Изначально этот термин был введен Мелани Кляйн для обозначения механизма образования фантазий, когда субъект помещает свою самость целиком или частично внутрь объекта для нанесения ему вреда, для его захвата и контроля. В “Детском психоанализе” 1932 Кляйн впервые описывает фантазии о нападении на материнское тело изнутри с садистским вторжением в него.
Позднее в 1946 году в статье Мелани Кляйн описала параноидно-шизоидную и депрессивную позиции, отметила особенности защитных механизмов, свойственных для этих позиций, охарактеризовала объектные отношения, характерные для раннего детства и для глубочайших, наиболее примитивных слоев психики.
В этой работе Мелани Кляйн называет проективной идентификацией защиту от примитивной параноидной тревоги, наряду с расщеплением и отрицанием, “особой формы идентификации, прообразом которой выступает агрессивное отношение к объекту”. Этот механизм заключается в фантазматическом проецировании отщепившихся частей самого себя (субьекта, или “плохих” частичных обьектов) с тем, чтобы мучить мать и властвовать над ее телом изнутри. Этот фантазм лежит в основе страха оказаться заключенным и преследуемым внутри тела матери. "Вместе с этими вредными, выталкиваемыми с ненавистью экскрементами, отщепленные части Эго также проецируются на мать или, как я скорее назвала бы это, внутрь матери. Предназначение этих экскрементов и плохих частей самости - не только повредить объект, но и управлять и обладать им. Постольку, поскольку мать теперь содержит плохие части самости, она ощущается не отдельным индивидом, но самой этой плохой самостью. Значительное количество ненависти, направленной против частей самости, теперь направлено на мать. Это ведет к особой форме идентификации, которая устанавливает прототип агрессивного объектного отношения. Я предлагаю использовать для обозначения этих процессов термин "проективная идентификация"".
В этой же работе, Мелани Кляйн говорит о том, что с самого начала объектные отношения формируются во взаимодействии между интроекцией и проекцией, между внутренними и внешними объектами и ситуациями.
В проективной идентификации в ее самой примитивной форме слито в одно интроекция и проекция, как результат отсутствия границ между внутренним и внешним. Рассмотрим эти составные части проективной идентификации. Под проекцией мы понимаем операцию, посредством которой субьект исторгает из себя и локализует в другом лице или вещи те качества, чувства, желания - те “обьекты”, которые он отказывается признать или отвергает в самом себе. Речь здесь идет об очень древнем механизме защиты, который обнаруживается, в частности, при паранойе, но также в таких проявлениях “нормального” мышления, как суеверия.
Ранний Фрейд говорит нам о проекции как о попытке найти оправдание (источник) своего внутреннего неудовольствия вовне. Такие размышления Фрейд обнаруживает в наблюдении за параноиками.
Это явление он описывает как проецирование вовне мучительных представлений, которые впоследствии возвращаются к нему же в виде самоупреков: “..действительные содержания остаются теми же самыми, меняется лишь их место внутри общего целого”.
Наиболее близкое к Фрейдовскому пониманию категории проекция встречается у Г.Б. И А.С. Инглиш под “отчуждающей проекцией” (disowning projection),- когда субьект приписывает другим людям побуждения, желания и пр., которых он не замечает в самом себе: так расист проецирует на тех людей, которых он ненавидит, свои собственные недостатки и склонности.
Для объяснения действия проективного механизма в случае с фобиями, Фрейд говорит нам, что “Я” ведет себя так, словно опасность нарастания страха обусловлена не порывом влечений, а внешним восприятием, и, стало быть, можно реагировать на эту внешнюю опасность попытками бегства, фобическим уклонением”.
Фрейд придавал несколько смыслов проекции - как “нежелание знать” (это не я - это его черты, невыносимые для меня) и “нежелание быть” (субьект выбрасывает вовне и возвращает это знание уже в виде бреда). Но в любом случае, механизм проекции определялся наделением в настоящем внешней реальности признаками из внутреннего мира субьекта в прошлом.
Мелани Кляйн углубляет понимание категории проекции Фрейда, разворачивая ранне-детскую картину находя истоки этого механизма в побуждении младенца причинить вред матери и контролировать ее: “орально-садистические импульсы, выражающиеся в стремлении лишить материнское тело всего его хорошего содержимого, и анально-садистические импульсы, выражающиеся в стремлении наполнить тело матери экскрементами (включая желание проникнуть внутрь ее тела, чтобы контролировать ее изнутри).
В изложении Кернберга отличие проективной идентификации от проекции выглядит более строго и не столь эмоционально: «Я считаю, что этот феномен… крайне полезен клинически, особенно когда он рассматривается наряду с механизмом проекции. Проективная идентификация - это примитивный защитный механизм. Субъект проецирует невыносимое интрапсихическое переживание на объект, сохраняет эмпатию (в смысле эмоционального сознавания) с тем, что проецируется, пытается контролировать объект в постоянных попытках защититься от невыносимого переживания и бессознательно, в реальном взаимодействии с объектом заставляет объект переживать то, что на него проецируется».
“Проекция как таковая - это более зрелая форма защиты, состоящая, во-первых, из вытеснения невыносимого переживания, проецирования его затем на объект и. наконец. отделения и дистанцирования себя от объекта, чтобы укрепить защитные усилия». «Коротко говоря, хотя пациент может применять как проекцию, так и проективную идентификацию, проекция типична для более высокого уровня функционирования, тогда как проективная идентификация типична для пограничной и психотической организации личности”.
“Проекцию можно рассматривать как «более здоровый», более адаптивные исход проективной идентификации”. Таким образом Кернберг вводит некоторый континуум между проективной идентификацией и проекцией, где перемещение по этой шкале будет являться диагностическим фактором, говоря о тяжести нарушения или о приближении к более ранним травмам в анализе.
Н. Мак- Вильямс так описывает свое представление об отличии проективной идентификации от проекции: «и проекция, и интроекция имеют целый континуум форм - от самых примитивных до самых зрелых. На примитивном конце спектра они слиты, поскольку в них смешано внутреннее и внешнее. Эти слияние мы и называем проективной идентификацией”. Мак-Вильямс в видит проективную идентификацию эго-синтонным процессом, где происходит слияние когнитивных, аффективных и поведенческих измерений опыта, характерное для примитивных процессов. Тогда как проекция - эго-дистонна.
Переходя к исследолванию термина интроекции, нужно заметить, что сама категория интроекции была введена Шандором Ференци в труде “Интроекция и перенос” (1909). На контрасте с проекцией, где мы говорим об изгнании неприятного за границы себя, интроекция - это своеобразное включение частей внешнего мира и таким образом обогащение (увеличение) “Я”.
Лапланш и Понталис дают следующее определение интроекции - “процесс пропускания субьектом во время фантазирования извне вовнутрь себя обьектов и качеств, присущих этому обьекту”.
Фрейд интроекцию противопоставляет проекции. Во “Влечения и их судьбы” - Фрейд говорит об удовольствии и неудовольствии субьекта и связывает процесс включения всего, что связано с удовольствием и изгнание всего, приносящего неудовольствия, где включение - интроекция, а проецируется вовне - неудовольствие. Фрейд оба эти механизма - и проекцию и интроекцию видит как ранние психические механизмы защиты, присущие оральной фазе - в труде “Отрицание” Фрейд пишет “на уровне самых древних оральных влечений: я хочу это выплюнуть, или в более обобщенной форме: я хочу ввести в себя одно и исторгнуть из себя другое.”
Фрейд впервые описывает интроекцию в своем труде “Печаль и меланхолия” (исследуя механизм идентификации). Фрейд говорит об интроекции объекта в Я как о регрессии к орально-каннибалистическому инкорпорированию. Именно эта регрессия «делает возможным отказ от объекта».
Далее эти теоретические выкладки Фрейд прорабатывает на клиническом примере и излагает в статье 1918 года «Из истории одного детского невроза», где он описывает идентификации ребенка с каждым из родителей во время полового акта, в раннем возрасте (около восемнадцати месяцев).
Мелани Кляйн дорабатывала видение Фрейда, отмечая воображаемые переходы хороших и плохих обьектов как интороецирование или проецирование каких-либо качеств таковых (обьектов) - принимаемых или отвергаемых для Я субъекта.
В своих работах Мелани Кляйн называет интроекцию интернализацией и описывает процессы проекции и интроекции, как идущими бок о бок в процессе формирования Эго и СуперЭго с очень раннего возраста,: «анализ маленьких детей показал, что структуру Супер-эго составляют идентификации, берущие начало из самых различных периодов и слоев ментальной жизни. Эти идентификации имеют удивительно противоречивый характер, сверхпрощение и избыточная строгость существуют бок о бок. Мы находим в них также объяснение суровости Супер-эго, которая проявляется особенно откровенно при анализе детей. Непонятно, почему, скажем, четырехлетний ребенок устанавливает в своем уме нереальный, фантастический образ родителей, которые пожирают, рвут и кусают. Но ясно, почему у ребенка в возрасте около года тревога, вызванная началом Эдипова конфликта, принимает форму страха быть поглощенным и разрушенным. Ребенок сам хочет разрушить объект своего либидо, кусая, разрывая и пожирая его, что ведет к тревога, т.к. за пробуждением Эдиповых стремлений следует интроекция объекта, который в таком случае становится одним из тех, от кого ожидают наказания. Ребенок тогда боится наказания, соответствующего проступку: Супер-эго становится тем, кто кусает, пожирает и разрывает». Она говорила о том, что вследствие проективной идентификации интроекция может восприниматься как “насильственное вторжение извне вовнутрь” - в наказание за столь же насильственную проекцию.
В своей работе “К вопросу о психогенезе маниакально-депрессивных состояний”, проводя анализ ребенка, Мелани Кляйн говорит об усугублении и интенсификации внешней - обьективной реальности в процессе интернализации (интроекции) внешних обьектов - “через интернализацию его родителей, все ситуации тревоги, которые я упомянула прежде в отношении к реальным родителям, стали интернализированными и таким образом умножились, интенсифицировались и, частично, изменились в характере”.
Благодаря такой интенсивности действия проекции и интроекции, проективная идентификация как механизм включающий эти оба процесса и во взрослом возрасте продолжает действовать на основании уже созданного своего уникального гомеостаза, поддерживая самобытную атмосферу между Эго и СуперЭго, выражаясь в эго-синтонности - субьект, пользующегося механизмом проективной идентификации не нуждается в проверке, поскольку внутри него наблюдается слияние когнитивных, эмоциональных и поведенческих измерений опыта.
Развивая представление Кляйн о развитии Эго через повторяющиеся циклы интроекции и проекции, Бион высказал утверждение, что эти циклы в действительности являются циклами проективной и интроективной идентификации. Он так описывает проявление проективной идентификации в клинической ситуации: «На протяжении анализа пациент прибегает к проективной идентификации с настойчивостью, которая внушает мысль, что это тот механизм, который он никогда не мог себе позволить в достаточной мере; анализ предоставляет ему возможность применить этот механизм… пациент чувствовал, как будто некий объект запрещает ему использование проективной идентификации… что частям своей личности, которые он хотел поместить в меня, доступ в меня был запрещен… Когда пациент стремился избавиться от страха смерти, который он ощущал как слишком сильный, чтобы его личность могла это выдержать, он отщеплял свои страхи и помещал их в меня, идея, по-видимому, состояла в том, что, если этим страхам позволялось находиться во мне достаточно долго, они подвергались в моей душе модификации и могли быть затем безопасно реинтроецированы. Однажды я заметил, как пациент почувствовал… что я эвакуировал эти чувства слишком быстро, так что они не были модифицированы, но стали еще более болезненными… он стремился внедрить их в меня с еще большим отчаянием и насилием. Его поведение, изолированное от контекста анализа, могло показаться проявлением чистой агрессии… но я хочу показать пациента в несколько ином свете: его агрессия была реакцией на то, что он ощущал как мою враждебную защищенность… аналитическая ситуация вызвала у меня ощущение, что я являюсь свидетелем очень исключительно ранней сцены. Я чувствовал, что этот пациент в раннем детстве столкнулся с таким поведением матери, когда она формально реагировала на его эмоциональные проявления… Я считаю, что для того, чтобы понимать, что хочет ребенок, мать должна относиться к плачу ребенка не просто как к требованию ее присутствия… Понимающая мать способна ощущать чувство страха, с которым ребенок пытается справиться с помощью проективной идентификации, и при этом сохранять уравновешенное состояние духа. Этому пациенту пришлось иметь дело с матерью, которая не могла вынести таких чувств, и реагировала либо тем, что закрывала им доступ к себе, либо наоборот, становилась жертвой тревоги, возникающий в результате интроекции этих тяжелых чувств ребенка… » (1959). Таким образом, Бион говорит о проективной идентификации в аналитическом кабинете, когда аналитик чувствует, что им манипулируют так, чтобы он играл некую роль. Мы же в данной работе будем рассматривать действие того же механизма, только на ребенка, который еще не может осознать и провести работу ментализации, что на него навешивают некую роль - в одном случае истинное Я может быть еще не сформировано, как в случае ребенка-заместителя - когда мать погибшего ребенка облегчая свою ношу, уповает и на нового родившегося готового заменителя, в другом - проективная идентификация настолько сильна и “своевременна”, что ложное Я не оставляет субъекту возможности отделить себя от семейного мифа - как в случае пубертатного резонанса девочки-подростка с попыткой суицида (Эрве Бенаму).
Бион также пришел к выводу, что проективную идентификацию можно подразделить на две категории: нормальную и патологическую. Основными признаками анормальной проективной идентификации (которую еще называют «массивной» или «чрезмерной») являются:
а) степень ненависти и жестокости при расщеплении и интрузии;
b) качество всемогущественного контроля и слияния с объектом;
с) часть эго, которая утрачивается; и
d) особая цель разрушить осознание, особенно внутренней реальности.
Напротив, «нормальная» проективная идентификация имеет целью коммуникацию и эмпатию, и играет свою роль в приобщении к социальной реальности. Таким образом, проективная идентификация может иметь две существенно разные цели: во-первых, яростное избавление от болезненного состояния ума, ведущее к насильственному вторжению в объект, которое, в фантазии, означает мгновенное облегчение, и часто сопровождается контролем над объектом; во-вторых, ввести в другой объект некоторое ментальное состояние, с целью коммуникации относительно этого состояния. Это различие целей имеет решающее значение, хотя в каждом конкретном случае могут присутствовать обе эти цели.
Также хочется отметить, что этой же проблематикой занимаются многие аналитики, часто не называя проективной идентификацией, но их концепты максимально близки и могут быть использованы, на мой взгляд, в исследовании действия этого механизма. Так, говоря об интенсивности и аффективности явления проективной идентификации, необходимо отметить концепт работы с проективной идентификацией (ранними защитами пограничных пациентов) Бейтмана и Фонаги - о способности к ментализации пациентов, у которых проективная идентификация является частым инструментом защиты. Эти аналитики изучают способность субъекта к ментализации, считая одним из главных аспектов возможность “дистанцироваться от физической реальности, чтобы ею манипулировать, но дистанцироваться не слишком сильно, чтобы связь между реальным миром и ментальной репрезентацией не оказалась окончательно утраченной”. Такой подход к проблеме проективной идентификации нам будет особенно полезен для понимания трансгенерационных процессов - так как при такой бессознательной несимволизируемой передаче, мы имеем дело с невозможностью отстранить внешнюю реальность, она - часть Я - ложное Я, благодаря множеству факторов цепкое и не дающее возможности субъективации, в таком случае, для того, чтобы работа была начата, необходимо такое разделение на начальном этапе, чтобы дальше стала возможной работа по ментализации, символизации травмы.
В свою очередь Боулби сформулировал концепцию рабочей модели собственного Я, которая нам также дает понимание работы проективной идентификации, где “индивид конструирует рабочую модель себя, по отношению к которому другие будут реагировать определенным предсказуемым образом”. В этой навязываемой предсказуемости мы можем узнать действие механизма проективной идентификации.
Также хочется отметить такое метафорическое представление действия механизма проективной идентификации, которое изначально исследовалось социологами, но используется уже и в психоаналитическом дискурсе - самоисполняющееся пророчество - предсказание, которое прямо или косвенно влияет на реальность таким образом, что в итоге оказывается верным. Постоянное надевание образа на другого и чуткое реагирование согласно своей настроенности, человек, осуществляющий проективную идентификацию на другого - будто постепенно натренировывает его на поведение, ему нужное. Имеет место как и только искаженное видение внешней реальности, так и действительное изменение поведения другого, вследствие постоянной суггестии - ведь другого видят всегда в таком свете и реагируют только на те сигналы, которые соответствуют “правильной” линии реагирования в этой игре.
В начале самоосуществление пророчества является ложным определением ситуации, провоцирующим новое поведение, при котором первоначальное ложное представление становится истинным. Иллюзорная достоверность самоосуществления пророчества увековечивает власть ошибки. Т.к. предсказатель будет ссылаться на реальный ход событий как доказательство того, что он был прав с самого начала.
Иными словами: предсказание, которое выглядит истинным, но на самом деле таковым не является, может в значительной мере влиять на поведение людей (к примеру, посредством страха или вследствие чувства логического противоречия, как говорят социологи, изучающие это явление) таким образом, что их последующие действия сами приводят к исполнению предсказания. То же самое происходит при проективной идентификации, например при трансгенерационной передаче при рождении или в моменты резонансов (эдипального или пубертатного), когда родитель бессловесно “передает” внутреннее несимволизированное знание - те чувства, которые испытывает, но не способен осознать он, или, испытывали, но были неосознанны и до него и были переданы таким же бессловесным несимволизированным путем.
Мак-Вильямс также говорит о свойстве проективной идентификации действовать как самоактулизирующееся пророчество», и отмечает, что при проективной идентификации терапевт «быстро начнет ощущать себя именно таким, каким его воспринимает пациент» (выше приводились замечания Биона по этому поводу). С такими “предсказаниями” мы и будем иметь дело в данной работе, разбирая трансгенерационную передачу ребенку-заместителю.
Подведу промежуточный итог: для целей данного исследования я включаю достаточно широкое понимание категории проективной идентификации, рассматривая ее как механизм ранней идентификации, оставшейся взрослому по наследству с младенчества (отсылающей к орально-каннибалистической и анально-садистической фазе), который невозможен к осуществлению без использования психикой механизмов расщепления, отрицания, состоящий из проекций и интроекций, и основанный на фантазировании относительно другого, пребывании в состоянии ранне- детского всемогущества и невозможности адекватной оценки реальности.
Comentarios